Я люблю осень. Хотя и очень холодно, но кругом много
луж и грязи. Вот так придёшь домой, замёрзший, усталый, но довольный, и
в грязных ботинках наследишь от души, а мать снимет один с тебя и по
морде, по морде. Тоже, стало быть, осени радуется.
А бывает, солнышко через серость проглянет, доброе такое, тёплое,
ласковое. Не такое как летом. Вот так зажмуришься, и лицо-то солнышку
подставишь. И чувствуешь, как тепло то разливается. Со лба, да ниже, по
переносице, да к губам… Лизнёшь - говно. Птицы, стало быть, на юг
собралися. И на душе светло-светло.
А можно ещё клиновых листьев собрать. Разных, жёлтых, зелёных, красных.
Притащишь домой охапку с гнилью, с окурками. Всю комнату такой красотой
засрёшь, оно пожухло уже, а выкинуть жалко. Ведь какой труд вложен.
А другой раз из школы вернёшься, а мать всё и выкинула. Ну тут
обязательно истерика. Визжишь, головой об стенку бьёшься, Кулаками
машешь. Ну тут, конечно, доктор приедет, укол сделает, успокоит.
Лежишь на кровати, в окно на серое небо сквозь голые ветки пялишься -
красота. Люблю голые ветки на фоне серого неба. Так часами пялишься, не
шелохнёшься. Мать подойдёт, палкой тыкнет - живой ли? Живой,
успокоился. Отстегнёт от кровати - обедать пора.
Сидишь, щи хлебаешь, а сам всё в окно. «Как в школе?» - спросит, как в душу насрёт.
Теперь её очередь истерить. Руками, ногами. А я под уколом, у меня
сил-то сопротивляться и нету. Ну мать поколотит, поколотит и,
умаявшись, сядет. И завоет. И на разные голоса, да то тихонько, то
навзрыд. И я от обессиленности-то чуть-чуть тоже подвывать начну. И
вместе мы трели рулады выводим. То мать, как белуга, а я тихо,
по-мышиному, то она потише, да с мелодией, а я вроде уже со словами:
«Ой-ё-ё-шечки», да «Ай-я-яй». И такая в душе тоска становится, а на то
она, известно, осень и тоскливая пора.
А то вон за грибами ходили. Полдня грибы искали, полдня - меня. Да так
и не нашли. Сели, вздохнули, помянули. Собрались домой, а тут и я
воротился. «Смотри, мама, чего набрал», - и показываю полну жопу
репьёв. Ды ботинки промокли, ды на морде краска какая-то. А где в лесу
краску нашёл, так кто ж меня знает? Ну, пенделей огрёб, и домой.
А на утро в школу. А учительница: «Чё от тебя воняет?» Дык осень
загадочная пора, много в ней разных красок, да запахов. Дык ведь
учительница, она душа простая, приземлённая, куда ей природы красоты.
«Курил, - говорит,- сволочь?» А что у меня штаны по колено в дерьме,
того и не чует.
Так вот и Пушкин страдал, наверно, осенью-то. Сжимала тоска сердце, всё
познать-постичь хотел, ды, видать, учительница запрещала. Так и помер,
непознавши. Нам познавать завещал. Вот мы, в меру своих детских сил,
грызём гранит неизвестного, и затрещины получаем, чтоб не жевали на
уроке.
«Унылая пора, очей очарованье…»
«Осень-осень, ну давай у листьев спросим…
По…здим с берёзою, по…здим с осиною
Про края далёкие, за морями синими
Спросим мы у ясеня, спросим мы у тополя,
Что душа так мечется, словно ветер во поле
Ты скажи мне, ивушка, ты скажи мне, милая,
Для чего досталась мне жизнь моя постылая.
У кустов ракитовых попрошу прощения
За минуту слабости жертвы несварения.
Повяжу верёвочку на дубовой веточке
Подари спокойствие сердцу малолеточки…
Как от той верёвочки жопа стала с просинью
Вы спросить попробуйте у дождливой осени.»
Печатается с разрешения автора Арчибальд Свенссен
|
